20 сентября - день рождения Ильи Николаевича Хегая. Родные Ильи Николаевича, мы - его друзья отмечаем этот день как радостное и важное событие нашей жизни. Мы впервые собрались без него в апрельский день, провожая в вечную жизнь. Впервые надо было войти в мастерскую художника без её хозяина. Собрались мы в сороковой день в театре у портрета Шаламова. И не случайно именно у этой работы Хегая. Илья Николаевич прожил ту же меру.

Его "срок" был в Казахстане. Ссыльный корейский мальчик двенадцать лет жил в землянке. Свой день рождения он и не знал, 20-го сентября записали в документ, а паспорт ссыльному полагался не скоро. Умирали от голода и болезней его братья и сёстры. Никто в роду не жил долго. Илья Николаевич удивлялся своим годам. Когда-то сказал, что ужас той жизни снился ему много десятилетий. Но зачем-то Бог дал ему долголетие. Долголетие духа. Проявилось триединство - от кого родился, у кого учился и на ком женился. Какими неведомыми связями соединились пути голодного подростка и Учителя, Владимир Александрович Эйферт тем же зловещим путём попал в Казахстан, позади у него, художника и искусствоведа, была жизнь в Париже, встречи и дружба с великими художниками. А теперь за удачу была возможность вести студию живописи при шахте. В эту-то студию и пришёл мальчик Илья. Илья Николаевич вспоминал Эйферта всегда, при любой беседе. Как, бывало, старательно работая, надеясь на похвалу, видел свой рисунок смытым в ведре воды: "Хорошо, но начинай всё сначала" - и нельзя было возразить Учителю. Какие имена услышал он от педагога, и как много лет прошло, пока смог увидеть работы этих художников в музеях. Немало полотен спас в 20-е годы Эйферт. Учёба у Эйферта была такой, что хватило запала на всю жизнь и потребности учиться всю жизнь. И сейчас ещё в мастерской, в конец разорённой, остались альбомы репродукций. Вижу, помню, как он их рассматривал. Помню, как он рвался в Москву увидеть работы своих великих собратьев, стоял часами в музейной очереди. При этом его интересовали, казалось бы, совсем далёкие от него направления живописи. Что ему до Сальвадора Дали, но Илья Николаевич восхищался. Восхищался и детским рисунком, бывало, негодовал от методик преподавания: "Порча от такого обучения" - переживал он.

В жизни Ильи Николаевича была женская верность. Татьяна Дмитриевна преданно жила рядом, вдохновляя его и заботясь. У неё доставало сил на всех близких - детей Диму и Наташу, дочерей Ильи Николаевича - Лору и Нонну, внуков и внучек. Но главным, любимым и дорогим был муж - Илья Николаевич.

Как любил Илья Николаевич русскую живопись! Преклонялся перед Врубелем и Левитаном. Были счастливые времена, когда мы вместе ездили в лермонтовские Тарханы. Тогда в Тарханах Илья Николаевич говорил о Лермонтове, как о врубелевском Демоне. Любимый тарханский этюд "Церковь Марии Египетской" в нашем доме, и я вижу Илью Николаевича на холме, месте военных игр маленького Мишеля, откуда и писал художник усадебную церковь.

Если говорить современным языком, рейтинг живописца Хегая очень высок. Дорожу томом "Энциклопедия художников всех времён и народов" со статьёй о И. Хегае. Издаётся она много лет в Германии, авторитетнейшее издание мира. Но, как и бывает в нашем Отечестве, он не получил звания "Заслуженный художник России". Не сравниваю с великими и его любимыми художниками. Он с ними в одном мощном ряду русских живописцев. В. А. Эйферт вложил в художника Хегая ощущение единства Европы, Азии, России. В нём было и триединство - слова, музыка и цвета. Это верный путь искусства. Он знал и любил классическую литературу, читал и перечитывал. Жизнь одарила Илью Николаевича дружбой с единомышленниками. Таким был для него Владимир Вячеславович Нешумов - поэт, литератор, острослов. Он организовывал выставки художника, написал его биографию, доверял первое чтение своих стихов. Такой Музой и другом была Лира Абдуллина. Все они уже в вечности. Благодаря Нешумову родился портрет В. Шаламова. Художник вчитался в его скорбные рассказы. И читал он их много раньше того времени, когда они стали доступны нам.

Помню, однажды Илья Николаевич спешил с дачи, вечером по "Культуре" обещана "Травиата". Не случайно его дети - музыканты. Дима известен, гастролирует в Европе, педагог, его воспитанники - лауреаты.

А цвет - предмет восторга и отчаяния. Всю жизнь Илья Николаевич хранил благодарность художнику М. Греку, тот говорил - хвалил, но заставлял снова возвращаться к истокам, к поискам цвета.

Простота, та простота, что есть правда, отличала Илью Николаевич. Это была область его свободы. Думаю, такой простотой духа обладали великие - Бунин, Сахаров.

Жуткая, голодная, почти нищая юность, все жизненные трудности не мешали его бабушке помнить и говорить внуку Илье, что он княжеского рода, хорошей фамилии. Дух аристократа не дал ему согнуться. Он был свободен в том, что никого не хотел просить, не ждал помощи, не мог уже больным человеком обременять близких. Пережил успех, разделял его с родными. Нам: Анатолию Васильевичу и мне, довелось быть с ним в Германии в 1991 году. Его большую персональную выставку открывали в Зальцгиттере. Глава города приветствовал его, и тысячи горожан восхищались художником. Такого случая в Старом Осколе не припомню. Это был август и путч в России. Илье Николаевичу сразу предложили остаться и работать в Германии. Но как он и Татьяна Дмитриевна рвались домой!

Были у художника выставки в Москве, Белгороде. Осенью прошлого года последняя к 80-летию. Не могу принять потерю, верю, что с уходом человека не рвётся нить жизни. Но верю только, что родной город увековечит память большого художника. Слава Богу, его картины с нами. И мы будем собираться, пока живы, и хранить память о нём.

Илья Николаевич обрёл покой рядом с Татьяной Дмитриевной, так он хотел. На его могиле - жизнь. Неведомая птичка свила гнездо, в нём пять голубых яичек. Будто дети Ильи Николаевича.

Татьяна БРЫЖИК, 2011