В семейной легенде о давних событиях, произошедших, как сейчас принято говорить, на исторической родине живописца Ильи Хегая, ключевое место занимает один из горных перевалов Северной Кореи.
Там примерно два столетия назад у межевой гранитной глыбы наследные владельцы соседствующих долин, янбан Хе Га и знатный не менее - ан Цай, распили однажды кувшинчик подогретой "рисовки" по поводу совместной удачной охоты, да и сговорились породниться, - "распри позабыв".
Там на пути в поместье жениха невеста Чань из рода Цай остановила слуг носильщиков и, выйдя из паланкина, повязала ветку искривленной ветрами вековой сосны традиционной шёлковой лентой - розовой - "на счастье".
Там она и повесилась, не выдержав похождений "с актрисульками" гуляки и транжиры мужа, утопив фамильные драгоценности в болоте и прокляв род Хегаевский - "до четвёртого колена".
Оттуда и разбежались в разные стороны стёжки-дорожки потомков.
Войны, сюзеренитет Китая, экспансия Японии, концессии, представленные Кореей западным державам.., - таковы на поверхности обстоятельства, в силу которых обеднел, захирел и рассеялся по белу свету род Хе Га, но причина тому всё-таки глубинная, метафизическая, - семейное предание гласит: проклятье Чань.
Сменилось три поколения.
Летом 1928 года в тогдашнем Дальневосточном крае РСФСР, между Владивостоком и Сучаном, на берегу бухты Чи-Мо-У залива Петра Великого Японского моря /132°12' восточной долготы, 43°15' северной широты/ в небольшом корейском посёлке на окраине городка Шкотово в семье переселенцев "из огня Кореи да в полымя России", у молодых супругов, 28-летнего Сун Чари Хегая, бывшего красного партизана, члена сельхозартели им. Лазо, и 20-летней Дык Си Ким, домохозяйки, родился первенец.
"Малец-удалец", - возвестил акушерка-повитуха.
Бабушка, глядя в окно на восходящее солнце, назвала: "Илюза".
Тут необходимо отметить, что с числом, месяцем и годом рождения Ильи Хегая путаница. Весной 1929 года ночью деревянный дом Сун Чари и Дык Си "неизвестно отчего" внезапно запылал. Спас и семью, и самого себя малец Илюза: обмочился и заплакал, мать пробудилась, успели выскочить: Сгорело всё: имущество, документы.., в том числе и "метрика" ребёнка.
По устному свидетельству матери Илья родился, "...когда в огороде зацветает тыква, и картошка становится величиной с куриное яйцо". При получении паспорта в Караганде в 1948 году время рождения записали произвольно: 20 сентября 1930 года; хорошо ещё не "32 октября", - бывало и такое: Поэтому "по паспорту" Илья Николаевич Хегай моложе себя на два года.
С именами - проще. За матерью закрепилось сперва в обиходе, потом официально созвучное Дык Си русское: Дуся. Отец Сун Чари /по колхозной справке, выданной в Шкотово в 1936 году, - Алексей/, прочитав отчество сына в паспорте: "Николаевич", - зачесал было в затылке, но соседи корейцы быстро утешили: "Не бзди, Лешка, вари самогонку, сё равно ты не партизана, а бандита, японский диверсант..," - и ничтоже сумняшеся "перекрестили" в Николая; а справку - спрятали; да её никто никогда и нигде не спрашивал...
После пожара уцелела печка. На прежнем фундаменте вместо бревенчатой избы отстроилась "всем миром" саманная мазанка под соломенной крышей, в которой прожили семь лет практически натуральным хозяйством, и - двуязычно: общаясь внутри семьи на корейском, вовне - на русском.
Отец редко бывал дома, по трудовой повинности находился то на промысле, то на сенокосе, то на уборке урожая, то на лесозаготовках артели, где за три года заработал мешок пшеницы и мешок гнилой картошки.
Мать и бабушка няньчили сына-внука и выращивали в огороде и в поле /благо - земли было вдоволь/ пропитание: кукурузу, просо, фасоль, сою, картошку, тыквы, кабачки, бобы, капусту, редьку, морковь, перец, горох, лук, чеснок.., - всё, что могло пойти в пищу и произрасти в Дальневосточном Приморье, где лето жаркое и влажное, осень коварна уносящими урожай наводнениями, зима относительно тёплая, а весна промозглая от ветров с холодного течения Ойя-Сиво, омывающего побережье; по-научному - муссонный климат.
Жили в трудах и безденежье, особой сытости не знали, но и не помирали с голоду. Илюза - "хочу все знать", "к каждой бочке затычка" - везде совал свой любознательный нос, получая подзатыльники и "пендали" за вездесущность и любопытство, путаясь у матери и бабушки под ногами в огороде и на кухне, присматриваясь, как и что растёт и зреет на грядках, где и что жарится-варится, и - как бы чего интересного и тем более вкусного не упустить...
Когда подрос, то кроме купания с мальчишками "до посинения" в прибрежных водах бухты, ныряния с камнем подмышкой за крабиками, жарения их на костре и загорания на песочной косе, появились обязанности. Мать навяжет пучков зелёного лука, - вот Илюза и катит корзинку на тележке к близрасположенному военному гарнизону, обменяет у интенданта лук на пару караваев ржаного хлеба, и - дома праздник.
С бабушкой с весны до осени - в тайгу за травами, ягодами, грибами, орехами... Помощничек мал, но глазом остёр и памятью крепок, - накапливал впечатления-знания: что, где, когда находить, как срезать, срывать.., как сохранять впрок - сушить, солить, квасить...
Осенью - сентябрьский ход лососевых на нерест. Ответственное и сугубо мужское дело - заготовка-ловля кеты и горбуши.
Отец на берегу реки Артёмки затаивался до поры у самого уреза в зарослях черёмухи. Сынок на верхотуре, на обрыве, маскируясь в листьях винограда, - не виден и не слышен, - "на шухере". Охранник "от браконьеров" вверенного ему участка русла, - верхом на белой лошади, - приметен издали. В манок утиным кряком мальчуган отцу сигналил: "можно". Сноровисто из пены переката крючком выхватывались несколько увесистых икрянок... И в обход, изюбревой тропой добытчики: один с наполненным мешком, другой трусцою следом налегке, - с оглядкой поспешали домой в посёлок.
Илюза подхихикивал над глупостью объезчика, - верхом на белой лошади, - не разумея, что специально таким вот образом и службу егерь исполнял, и позволял соседям запастись икрой и красной рыбой, - конечно же, не безвозмездно.
Десяток ходок приходилось сделать, чтобы кадку наполнить доверху пластами кеты вперемежку с нарезанной кружками редькой. Горбушу вялили, икру солили в шпоновом бочонке - отдельно.
К зиме в кладовке - тесно: тростниковые наполы, тальниковые корзины, берестяные пестери, картонные коробки, бумажные пакеты, матерчатые сумочки-мешочки, связки, снизки.., - содержимое их - огородный урожай и собранное в Уссурийских сопках и распадках: в большинстве своем - обычное съедобное, но кое-что и знаемое только бабушкой - целебное. В подвале-погребе - дубовые кадушки квашений-солений, закрома картошки, репы, свёклы, брюквы, редьки, моркови..; два копчёных окорока и фанерный ящик засоленного с перцем сала-мяса заколотого на покров кабанчика; особо - два бочонка с икрой и пряного посола селёдкой-иваси. На чердаке - рогожные кули с навяленной горбушей и корюшкой.
Мукою, солью и растительным маслом снабжал старший брат отца, профессиональный рыбак. В море с дядькой по малолетству Илюза не ходил, но во время путины ежевечерне на берегу встречал артельную лодку. Домой волок подарок: то гребешков, то краба, то омара, то трепангов, то лакомого осьминога...
Кстати, - о братьях отца. Старший - рыбак - разделил в 1937 году вместе с другими корейцами участь насильственного переселения с Дальнего Востока и умер в Караганде в возрасте 52-х лет от рака и ностальгии по водам Японского моря. Средний четырнадцатилетним удрал из дома на Дон к казакам, служил в Донском войске, вернулся в чине хорунжего с колчаковцами в Приморье, - высокий, с окладистой чёрной бородой, что редкость среди корейцев, мастер вольтижировки и рубки лозы саблей, - переметнулся на сторону красных, участвовал с большевиками против "своих" в одном из завершающих сражений гражданской войны при Волочаевской сопке; умер в возрасте 28-ми лет от ран и нервного истощения. Младший окончил в Шкотово русскую школу, хорошо рисовал, играл на различных музыкальных инструментах, сочинял стихи и песни; умер от тифа в возрасте 25-ти лет, уничтожив все свои рисунки и рукописи.
В 1935 году родилась сестрёнка Нюра.
1-го сентября 1936 года Илюза переименовался в Илью в связи с тем, что поступил в 1-й класс русской школы города Шкотова. Проучился один год и полтора месяца.
Здесь уместно процитировать выдержки из двух документов /ЦГАОР, фонд 5446, оп. 57/:
Всё совершилось быстро, беспощадно и подло. Власти дождались поздней осени, когда люди убрали урожай и подготовились к зимовке. До этого держали всех в неведении, вероятно, так подгадывали, чтобы присвоить летний труд целого народа, всего ведь не увезёшь... Да и не дали практически ничего взять с собой...
Утром 15-го октября 1937 года к подворью Хегаев подкатила "полуторка". Из кабины вышел некто в военной форме и огласил приказ: немедленно собираться, грузиться в машину, - на станции Озёрные Ключи ждёт эшелон. Заголосили женщины, собрались соседи...
Отца не было дома. Мать и бабушка увязали одежонку и постели в узлы, упаковали посуду, кухонную утварь, кое-какую еду, собрали в дорогу детей: Илью и Нюру: Некто в форме милостиво разрешил взять с собой семейный казан, в который изо всех сил вцепился Илья... Соседи, русские, собрали 300 рублей денег... Погрузили в кузов грузовика немудрящий скарб, забрались сами, некто в форме сел в кабину, - поехали...
На станции ждали подвыпившие отец и дядя. Перегрузились в "телячий вагон", указанный распорядителем-начальником. В один такой вагон помещали по нескольку семей... Вечером сформированный эшелон в сопровождении красноармейской охраны, - "защиты от народного гнева", - двинулся... Куда? Никто ничего не знал. Военная тайна.
Везли через всю Сибирь больше месяца. Маленькому Илье дорога запомнилась грохотом колёс, плачем сестрёнки, вонью горшков, долгими стояниями на каких-то неведомых безлюдных разъездах, бесконечными поисками воды и еды, боязнью потеряться, отстать от эшелона...
К пункту конечного назначения прибыли в середине ноября. Выгружаться было приказано на маленькой ж.д. станции в ста километрах от Караганды, в степи. Шёл снег. Впервые увидели верблюдов. Увидели казахов, одетых в полушубки, ватные халаты, в лисьи треугольные шапки: Поняли - край суров, и грядущее зимой без припасов, без надёжного жилья, в неизвестности, где и как зарабатывать деньги на прожитьё-пропитание - темно и безотрадно. Повеяло холодом, голодом, болезнями и смертью.
Конвой распределил привезённых корейцев по колхозам. Женщин и детей семьи Хегая временно разместили в юрте казахского села. Сун Чари /Алексею/ разрешено было "самоопределиться". Через две недели он, "скорешившись" с шофёром, 1-го декабря 1937 года пригнал в село грузовик. К вечеру перевёз мать, жену и детишек к постоянному месту будущего проживания на окраину Караганды.
Сверху из кузова в темноте на белом снегу различался автомобильный след и по обеим сторонам от него - ряды горизонтально расположенных на равном расстоянии друг от друга чёрных и светящихся прямоугольников. Грузовик остановился возле одного из чёрных прямоугольников, оказавшимся входом, ведущем вниз, вовнутрь зловонной землянки, полной блох и гнили, с земляным полом, с окнами в потолке. Засветили керосиновую лампу, затопили чугунную печку - "буржуйку" припасённым отцом хворостом, принесли вещи, поужинали, стали ночевать.
Утром огляделись: таких землянок, пристанищ торговцев, была целая улица - возле базара на окраине городка Горняков 3-го угольного разреза Сталинского района Караганды. Плоские дерновые кровли отстояли от уровня земли примерно на полметра. Бегая-резвясь, дети иногда проваливались ногой внутрь жилья...
В этой землянке пробедствовали двенадцать бесконечно долгих лет, до тех пор, пока не вырос Илья и сам построил собственный дом в соседнем Кировском районе Караганды.
Соорудили совместно с такими же спецпереселенцами из горбыля два сортира на всю улицу и стали жить-голодать: Сун Чари /Алексей/ скитался в поисках работы. Нигде не брали, обзывая японским диверсантом; случайно перехватывал рублей по двадцать в неделю с бригадой грузчиков корейцев на товарной железнодорожной станции.
Через год ему "крупно повезло": приняли землекопом в строительно-монтажный участок, затем удалось временно устроиться путеукладчиком на железной дороге, а в 1939 году оформили постоянно кочегаром на лесопильном заводе.
В 1938 году родилась ещё одна сестрёнка - Вера.
Осенью 1939 года Илья пошёл учиться снова в первый класс Карагандинской средней школы.
Временное полуголодное "благополучие" окончилось, и надежды выбиться из нищеты развеялись с началом войн: сперва - Финской, затем - Второй Мировой, Великой Отечественной.
Что только не предпринимали, чтобы спастись от всеуничтожающего голода... Пекли из чудом достававшейся муки и продавали пончики и пирожки, торговали семечками, просто побирались... После закрытия базара вечерами собирали на мусорках остатки овощей, капустные и свекольные листья, варили "бурду"... Только что не воровали: Родились один за другим и умерли во младенчестве четверо детей: два мальчика и две девочки... Чёрные кошмары голода перестали сниться Илье Николаевичу только в 1988 году.
Школу Илье пришлось бросить. Возобновил он учёбу после окончания войны в 1945 году, пойдя сразу в шестой класс.
Одновременно, ощущая тягу к рисованию и непреодолимую страсть стать художником начал заниматься в изостудии под учительством живописца Владимира Александровича Эйферта.
В узле, территориально именуемым Карагандинским угольным бассейном, пересекались тогда жизненные пути множества самых различных людей. Кроме коренных жителей, казахов и уйгуров, обитавших в соседних колхозах и совхозах, здесь "тянули срока" зэки Карлага ГУЛАГа, отбывала ссылку неугодная сталинскому режиму "гнилая интеллигенция", помирали от голода и болезней спецпереселенцы, рубали на шахтах уголёк "вольняшки", раздувая "пламя соцсоревнования", гонялись "за длинным рублём" вербованные, клубились по "малинам" и "хазам" уголовники всех мастей... Жирели "начальники", цвело "стукачество"...
Сошлись там и судьбы Ильи Хегая, будущего художника, и Владимира Александровича Эйферта, живописца к тому времени уже состоявшегося.
В. А. Эйферт родился в 1882 году в Саратове в семье обрусевшего поволжского немца колониста.
"Рождён во время грозы на берегу Волги под баржей-расшивой, омыт июльским ливнем..," - говаривал он сам, сдвинув неизменную тюбетейку на затылок лысой сферической головы, поблёскивая круглыми очёчками, клювя носом, и ставил любимую пластинку "Сады под дождём" Дебюси. "Болтун", - снисходительно улыбалась супруга Элизабет, разливая зелёный чай ученикам.
Окончил Саратовскую гимназию, учился в Петербурге в Академии художеств, в Будапеште в знаменитой школе живописи Ашбе; в 1918 году "примкнул" к большевикам, служил в Москве в экспертной комиссии наркомата просвещения, в отделе живописи; в середине 20-х годов командирован Луначарским в Западную Европу для отбора и закупки полотен художников второй половины 19-го и начала 20-го века; объездил Италию, Испанию, Францию, Германию..; отозван в Москву "в связи с обострившейся международной обстановкой" и в 1940 году "по национальному признаку" вместе с акварелистом Фонвизиным и театральным художником Гамбургером сослан в Казахскую ССР; определён на жительство в деревню Пушкино, где завшивел в прямом и в переносном смысле, и по ходатайству И. Эмм. Грабаря распоряжением "сверху" переведён в Караганду и назначен руководителем изостудии при клубе шахты им. Кирова.
Здесь-то и встретились мастер-учитель и мальчик-ученик.
Эрудит, носитель культуры Запада и жаждущий желторот, таящий в себе генофонд культуры Востока.
Разглядел ведь многоопытный "немец" в несмышлёныше "корейце" потенцию... Сумел взрастить росток...
Наряду с другими в изостудии занимались пятеро "фанатов", не жалевших ни сил, ни времени, ни здоровья для овладения "секретами мастерства"; среди этих пятерых выделялся Илья Хегай, особо отмеченный В.А. Эйфертом тем, что при уходе на пенсию передал руководство изостудией "по наследству" ему - выпускнику.
Учитель на студийцев "не давил авторитетом", всячески поощрял самостоятельность, приучал к чтению, рассказывал о старых мастерах, о современной живописи и, главное, призывал смотреть и видеть - работать и работать...
Только ежедневными упражнениями, говаривал он, преодолевается скованность перед белым листом бумаги перед белым холстом. На жалобы Ильи: "Не получается," - усмехался: "Это капризная дама Живопись глаголит: ты за мною, мальчик, не гонись"... Успокаивал: "Терпение, мой друг, терпение. Всему своё время. Работай".
Ученик старался - без праздников, без каникул... С утра - занятия, после, обедая на ходу пирожками, - на этюды до пяти-шести вечера; дома заставлял позировать родственников и знакомых; ночью штудировал историю искусств и анатомию; спал по три-четыре часа в сутки...
Удивлялся по прошествии сорока лет, глядя на ученические этюды: "Откуда только силы брались, ведь чтобы это засохшее дерево написать, десять километров протопал по жаре пешком... Сейчас бы так не смог..."
В 1947 году корейцам разрешено было перемещение в пределах Казахской ССР. Илья, решив подзаработать, чтобы поехать учиться в Алма-Ату, устроился забойщиком на Май-Узекский рудник, где шахтным способом возобновили после войны прерванную ранее добычу золота. Помахав четыре месяца кайлом в сверкающих блеском "богатства" кварцевых разломах и надышавшись силиконовой пылью, подался на более "перспективный" в смысле заработка вольфрамовый рудник им. Джамбула, в шахте которого приобрёл ревматизм.
Осенью 1948 года, скопив денег на дорогу, поступил в Алма-Атинское театрально-художественное училище, откуда, не выдержав голодухи, вернулся через два года в Караганду в родительскую землянку, в изостудию Эйферта и, несмотря на предостережение суеверной бабушки, женился на 19-тилетней Раисе Цай, которая ждала от него ребёнка.
Живя пока у родителей жены, Илья приступил к строительству своего первого собственного дома на выделенном горисполкомом участке.
Делал почти всё сам. На фундаменте из бутового камня связал скобами из брёвен, бывших опор ЛЭП, каркас и стропила; из шпал б/у, вставляемых стоймя в пазы между верхними и нижними брёвнами каркаса, набрал стены; плахами - разрубленными вдоль стойками шахтной крепи - настлал потолок и вывел перегородки; внутри и снаружи крест-накрест обил стены и потолок дранкой, обмазал-оштукатурил глиной с сеченой соломой, побелил; чердак засыпал шлаком... Денег не было. Стройматериалы "доставал" на железной дороге и на угольной шахте. Обрезные доски на пол, горбыль, шифер и рубероид на кровлю своровали друзья отца на лесопильном заводе. Оконные рамы, стёкла, коробки и полотна дверей заказывал "в частном порядке", рассчитываясь чрезвычайно популярными в то время "коврами" с русалками и лебедями, намалёванными на бязи масляными красками по трафарету. Отец помог сложить печь.
Дом получился добротным: прочный, тёплый и сухой, - "как сундук".
Уму непостижимо, каким образом Илья, причём - ежедневно! выкраивал время на живопись... И в 1952 году пришёл первый успех: отобрана была худсоветом на республиканскую выставку в Алма-Ату работа И. Хегая под названием "Слёзы Кореи" - портрет жены Раисы Александровны. Посмотрев на обрамлённую для показа картину, Эйферт удовлетворённо поднял правую бровь; бабушка рекла: "Чань..."
В 1956 году Илья Николаевич принял от Владимира Александровича Эйферта, ушедшего на пенсию, руководство изостудией. В 1957 году, получив "чистый паспорт", позволяющий "свободное перемещение корейцев в пределах Советского Союза", он сразу же предпринял попытку поступить в Москву в художественный институт им. Сурикова, не прошёл "мандатную комиссию" и в том же году поступил в Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина, но вскоре зимой 1958 года вынужден был бросить учёбу, так как из-за сырого ленинградского климата обострился ревматизм. Вернулся в Караганду и начал работать в Карагандинском художественном фонде.
В 1960 году - череда смертей. Умер от сердечной недостаточности Сун Чари - Алексей - Николай, отец Ильи, не дожив месяца до шестидесятилетия. На 78-м году жизни скончался Владимир Александрович Эйферт. После его смерти осталось около семидесяти картин, написанных мастером в разные годы. Неизвестно доподлинно, где они сейчас; видимо, - в Караганде... В возрасте 86-ти лет умерла бабушка Ильи, ничем не болея, - угасла. Перед смертью поведала внуку, что на нём должно закончиться действие родового проклятья Чань, если..: "Писи, Илюза, картинки, бойся Цай...".
Непродолжительная "оттепель" начала 60-х принесла И. Н. Хегаю неоднократные приглашения участвовать в республиканских, ретроспективных, передвижных и международных выставках художников Казахской ССР, и - похвалу сподвижников.
На открытии передвижной выставки изобразительного искусства Казахстана в краеведческом музее Казани перед холстом, где под изгибом арки-шеи буланого коня на якобы траве мать умиротворённо кормит грудью младенца, подписанным: И Хэ 56, - волгарь, замечательный живописец Алексей Аникеёнок высказался искусствоведам и журналистам примерно так:
"Отверст эпифизом художник, - право, как не назови, платоновски, или библейски: эйдосу ли серафиму, - вестнику-посреднику, поэтому и может он быть избранным хотя б одной из дочек Мнемозины для психейного соития, ведь бабочке нектар необходим, растенью - опыление... восчувствовал, зачал и сотворил картину автор, - вот и Муза понесла и родила...".
В 1962 году Илья Николаевич перевёлся работать в филиал художественного фонда в город Темир-Тау, расположенный в сорока километрах от Караганды, получил там в аренду мастерскую; несколько его полотен были закуплены Алма-Атинской картинной галереей; нужда отступила; семья: мать Дык Си, две дочери Лора и Нона, сын Владимир и жена Раиса, - остались в Караганде.
Видя "шикарную" житуху приверженцев соцреализма, супружница Раиса иззавидовалась, то есть овладела ею банальная бабья алчность. Расчётливо играла на отцовских чувствах. Конечно же, не понимала, что не прощает Живопись измены, но Илья-то знал и устрашился: безо всяких предсказаний гадалок чуял, куда ведёт халтура соцзаказа на потребу "системы", - ведь это не "ковры" периода постройки дома. Худфондовское жалованье позволяло сводить концы с концами, да и картины, хоть изредка, но - продавались...
В 1967 году после персональной выставки в Алма-Ате /пятьдесят работ: живопись, графика/ Илья Хегай был принят в Союз художников СССР. В том же году на творческой даче СХ в Паланге он познакомился с известным живописцем Виктором Попковым. "Полёт души," - сказали одновременно оба, глядя на облако. И - подружились. Совершенно разные - характерами, судьбами, манерою письма... И дружба эта не прерывалась вплоть до трагической гибели В.Е. Попкова 12 ноября 1974 года.
В декабре 1968 года сорокалетний Илья Николаевич, приглашённый художником Кимом на юбилей своего брата, познакомился с двадцатилетней красавицей Татьяной, дочерью юбиляра Дюк Сена /Дмитрия/ Кима, переселённого в Казахстан из Сучана Дальневосточного края.
Разрыв с первой женой был мучителен и труден. Трое детей: Раиса Александровна дала согласие на развод лишь через семь лет, когда детям Ильи Николаевича и Татьяны Дмитриевны, сыну Диме исполнилось шесть лет, а дочери Наташе - три года.
Так они и жили... Илья - в мастерской в ежедневных трудах перед холстом, ублажая капризную даму по имени Живопись, Татьяна - у родителей.
В 1969 году Илья Николаевич Хегай получил официальное приглашение от председателя Рязанского отделения Союза художников РСФСР, монументалиста Владимира Иванова переехать на жительство в город Рязань с гарантией предоставления мастерской и квартиры. Радостно поверив "бумаге", Илья немедленно выехал /пока один/ из Темир-Тау в Рязань и три с половиной года маялся в мастерской, в которой негде было повернуться, надеясь вот-вот получить обещанную квартиру, чтобы перевезти туда новую семью.
Работал несмотря ни на что, вопреки всему; участвовал в областных и передвижных выставках Рязанских художников; три его картины были приобретены Рязанским художественным музеем.
Татьяна по-прежнему жила у родителей в Темир-Тау, иногда навещая Илью в Рязани; иногда Илья навещал Татьяну в Темир-Тау.
В 1973 году, оценив бедственное положение друга и не представляя способов получении жилья в Рязани, Виктор Попков посоветовал Илье переехать в другое место, в какой-нибудь подмосковный городок, или ещё куда-нибудь, например, в Оренбург, или Вологду... В конце концов выбрали город Кишинёв - столицу Молдавской ССР, т.к. у Попкова там имелись надёжные друзья художники, а у Хегая в Кишинёве проживала сестра Нюра, перебравшаяся туда из Караганды в 1972 году, то есть на первое время было у кого остановиться.
Виктор Попков написал рекомендательные письма молдавскому художнику Михаилу Греку и члену правления Союза художников Молдавской ССР Вячеславу Обуху, и Илья Хегай, долго не раздумывая, заручившись согласием Татьяны, которой было всё равно куда, лишь бы - поскорей, двинул с чемоданчиком и рекомендательными письмами Попкова в столицу Молдавии, в город Кишинёв.
Михаил Греку сразу покорил Хегая теплотой приёма, простотой общения, причудливостью биографии и происхождения, богатством разносторонних знаний, своеобразием живописи... Илья почувствовал перед ним себя учеником, но уверенным в своих силах и готовым в будущем "посостязаться"...
Обух и Греку помогли Хегаю устроиться преподавателем рисования в среднюю школу, чтобы он смог "оперативно" получить участок под застройку на окраине Кишинёва и имел льготы при "выписке" стройматериалов.
Сперва гостя у сестры, затем снимая частную квартиру, Илья быстро построил на выделенном участке времянку и, поселяясь в ней, приступил в 1973 году, желая обосноваться в благодатной Молдавии "навсегда", к строительству второго собственного дома по собственному проекту.
Воображение создало в мыслях и на бумаге, желание, опыт и руки воплотили замысел через пять с половиной лет в "капитальный" двухэтажный особняк, или как теперь говорят, - "строение в двух уровнях" общей жилой площадью 160 кв. м. со светлой просторной мастерской на втором этаже, с холлом и камином, с подвалом, множеством подсобных помещений внутри двора, с водопроводом и канализацией, с водяным автономным отоплением... На приусадебном участке - огород и плодово-ягодный сад, небольшой виноградник...
Конечно же, строительство сказалось на занятиях живописью. Илья Николаевич работал не так интенсивно, как хотелось бы, как раньше. Принял участие лишь в одной республиканской выставке художников Молдавии в Кишинёве в 1974 году. Но много давало ему сближение и общение с Михаилом Григорьевичем Греку, старшим его по возрасту, оригинальных философских воззрений, знающем многие европейские языки, великолепным мастером цвета и формы.
"Рисуешь ты, Илюша, здорово! - говорил он Хегаю, - пора бы уже и разучиваться: Как там у математиков... есть канонические формулы, но есть и функции, заданные в неявном виде...".
Под влиянием Греку некоторая "графичность" прежних живописных работ Хегая уступила место "чистой колористичности", где он "нашёл себя" - способ "неявного" преображения натуры-дуры через чувство и разум в картину, в двухвитковую спираль врождённой интуиции и благоприобретённой логики, в "веленье Музы".
В 1976 году наконец-то был оформлен развод с Расой Александровной Цай, наконец-то был официально зарегистрирован брак Ильи Николаевича и Татьяны Дмитриевны; семья собралась не только под одной крышей дома, но и под единой фамилией - Хегай. Сын Дима /Дмитрий Ильич Хегай/ пошёл учиться в первый класс средней школы.
Весной 1979 года Илья Хегай получил телеграмму от Николая Жирнова, члена Союза художников СССР, который в 50-е годы занимался вместе с ним в изостудии Эйферта в Караганде, с приглашением приехать в гости в город Старый Оскол Белгородской области, куда бывший одностудиец "перевёлся" из Казахстана. Заинтригованный Илья Хегай приехал и узнал, что здесь, в Центрально-чернозёмной зоне РСФСР, между Воронежем, Курском и Белгородом, на самом высоком месте Среднерусской возвышенности ведётся разработка одного из богатейших месторождений железной руды Курской магнитной аномалии и строится Оскольский электро-металлургический комбинат с применением новейшей технологии бездоменного производства стали. Бывший уездный городок Старый Оскол, возникший около четырёхсот лет назад на пересечении торговых путей феодальной Руси, разрастался в индустриальный город, и местные власти, не желая отстать в культурной жизни от соседних областных центров, имея в перспективе рост жителей до семисот тысяч, возжелали организовать в Старом Осколе филиал Белгородского художественного фонда, для чего необходимо было "воспитать у себя", либо пригласить "готовых" извне, как минимум, шесть членов Союза художников СССР.
Илье Николаевичу Хегаю было вручено официальное письмо-приглашение за подписями председателя горисполкома и секретаря горкома КПСС с гарантией получения квартиры и мастерской в течение трёх месяцев со дня приезда в город "покорителей КМА".
Илья возвратился из гостевой поездки в Кишинев раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны: только что налаженный быт в кругу семьи в собственном доме, обогащающее общение с Михаилом Григорьевичем Греку, виноградная солнечная Молдавия; с другой стороны: молодой развивающийся город, собравший строителей Сибири, металлургов Урала, горняков Казахстана.., возможность обрести благоустроенную мастерскую и квартиру "со всеми удобствами", перспектива создания "своего" худфонда...
Для Татьяны Дмитриевны государственная квартира была решающей на чаше весов сомнений, и она согласилась на переезд. Интуиция художника подсказывала Илье Николаевичу на необходимость "крутого поворота", может быть, последнего, решающего в поиске "места под солнцем".
Магнитная аномалия притягивала...
Переехал сперва один. Проживал в комнате двухкомнатной квартиры "с подселением". Временно в качестве мастерской выделили "халупу". Чиновники из горкома и горисполкома сразу "потухли", когда от разглагольствований и пламенных обещаний пришлось приступить "к делу". Но бросать начатое на половине пути не хотелось, место и люди безотчётно нравились, и после "обивания порогов" через девять месяцев и мастерская, и трёхкомнатная квартира в микрорайоне "Рудничный" всё-таки были получены.
Продали кишинёвский дом-коттедж и в декабре 1979 года всей семьёй перебазировались в город Старый Оскол. Встретили новый 1980 год на Белгородчине, чокаясь Молдавским вином.
Сменились властьимущие, уехал поближе к столице в Орехово-Зуево Московской области, поменяв квартиру, Николай Жирнов, погасла-развеялась идея создания филиала Белгородского худфонда в Старом Осколе... Может быть, и к лучшему...
Водораздельная холмисто-овражная лесостепная окрестность с истоками в разные стороны речек Сейма, Тима и Оскола, поля, сады, заповедник "Ямская степь" с доледниковой реликтовой растительностью, чёткая смена времён года средней полосы России, старинность и современность, лица, облик приезжих и коренных жителей.., - все это как нельзя лучше, "равновесно" совпало с зенитом возраста художника. Время поиска уступило поре воплощения. Свивались воспоминательные и свежие впечатления, снились цветовые композиции: этюды, пейзажи, портреты, натюрморты.., - мольберт не пустовал.
В июле 1981 года из Караганды - телеграмма, - горестная весть о трагической гибели от ножа уголовника старшего сына Владимира.
Возвратясь с похорон, Илья Николаевич написал картину "Волк" - красно-жёлто-чёрное вопиющее существо.., - боль утраты дорогого и близкого...
Посетителям в мастерской - всегда радушная доброжелательная встреча, показ картин и разговор об искусстве, о чём же ещё... "Труд, мастерство, виртуозность, профессионализм абсолютно необходимы, без них - никак и никуда - "безполезняк", но сверх того ещё и - чувство: Не имеешь ничего внутри себя, ничего и не получится," - говорил Илья пришедшим научиться "секретам" и "приёмам"...
"...Две стихии столкнулись - земная и звёздная..," - написала об И. Н. Хегае поэт Лира Абдуллина в стихотворении под названием "В мастерской художника".
В 1985-86 годах состоялись две персональные выставки, одна в Старом Осколе, другая в Белгороде. Было представлено пятьдесят работ разных лет. Появились публикации в газетах, вышло два каталога со вступительными статьями искусствоведа В. Черкашина и заслуженного художника РСФСР А. Мамонтова. Три картины приобрёл Старооскольский и одну Белгородский художественные музеи.
Завершая серию великолепных полотен, прообразами которых явились церкви Старого Оскола, Илья Николаевич в конце зимы 1987 года создал изумительную картину "Храм" - белый на белом, с вратами, древом и золотыми крестами, засверленными в белую высь... "Больше ничего не пиши", - сказал ему приятель художник Валерий Осышный; бросил пить и ушёл в монастырь.
В 1988 году умерла мама Ильи Николаевича Дык Си /Дуся/ в возрасте 80-ти лет на руках у внучки Лоры, старшей дочери Хегая от первого брака. Похоронив бабушку, она переехала в Старый Оскол к отцу.
К этому времени сын Дима поступил в Воронежский институт искусств на духовое отделение по классу кларнета, дочка Наташа - на музыкальное отделение Старооскольского педучилища, дочка Нона вышла замуж и родила Катюшу, сделав Илью Николаевича дедом. Всех обихаживала мудрая Татьяна Дмитриевна - жена, мать, бабушка.
Строительство Оскольского электро-металлургического комбината, поставку техдокументации, оборудования, монтаж и эксплуатацию генподрядно курировала западногерманская фирма "Krupp", суподрядно - шведы, финны и японцы.
В мастерскую художника Ильи Хегая зачастили иностранцы.
По инициативе переводчиц: Татьяны Максимовны Бергер, родившейся в 1920 году в Ростове-на-Дону и вывезенной в грудном возрасте немцем папой и русской мамой в Германию, и Валентины Сергеевны Болотских /Старыгиной/, окончившей институт иностранных языков в Горьком и проработавшей до приезда в Старый Оскол пять лет в ГДР, - возникла идея показать картины И. Н. Хегая в Германии.
И вот под эгидой муниципалитета города Зальцгиттера, земля Нижняя Саксония, в помещении атриума ратуши Зальцгиттера-Либенштедта 4-го августа 1991 года состоялось открытие выставки "Ilja Hegaj ein Künstler aus Staryj Oskol", продлившейся до 25.08.1991 г.
На вернисаже искусствовед доктор Бродер-Найнрих Христиансен озвучил термин духовидца Даниила Андреева из его книги "Роза Мира": "Материализм". Илья засмеялся: конечно, в рамках - не мертвяки, но пусть не пугаются, в этих полотнах - добрая сила. Он ещё в юности легко "переболел" всяческими "...измами" под присмотром Эйферта, который неустанно повторял: "Учитесь у старых мастеров, и - делайте по-другому...".
"Папа, разве можно это купить, - воскликнула одна девушка-зрительница, - Это же музейные картины!"
В августе 1992 года при спонсорском обеспечении акционерного общества "Осколцемент" в г.Химки Московской области с успехом прошла персональная выставка-продажа картин И. Н. Хегая: было представлено 80 полотен. По рекомендации научных сотрудников Государственной Третьяковской галереи коммерческий банк развития "ПРОМРАДТЕХБАНК" закупил четыре: "Лик эпохи", х. м. 120х80, "Дыня", х. м. 70х82, "Яблоки", х. м. 65х70, "Осень", х. м. 70х60.
Выставку посетили представители посольства Южной Кореи.
В результате по личному приглашению президента Южной Кореи Илья Николаевич съездил в числе делегатов от России на симпозиум Всемирной Ассоциации корейцев в Сеул. Старооскольский язык, на котором разговаривали его бабушка, отец и мать, никто не понимал. Смог он пообщаться без переводчика только с потомком эмигрантов, приехавшим из Бразилии. Всё - чужое. "В душе не шевельнулось ничего". Идея выставки на исторической родине "засохла на корню". Повсюду засилье бизнеса и политики; некому и некогда возиться с перевозкою холстов за тридевять земель. Погостевал - вернулся.
А в Старом Осколе сын Дмитрий Ильич, окончив Воронежский институт искусств, женился; жена его, родив, отказалась от ребёнка, и дедушка Илья с бабушкой Татьяной выкармливали младенца-внука искусственно, и - выняньчили, и воспитали; Сейчас отроку Илюшке уже 16 лет; подрастают его сводная сестрёнка Яна и двоюродная - Танюшка, дочка тётки-мамы Натальи Ильиничны.
Татьяна Дмитриевна умерла от рака 14 февраля 2004 года в возрасте 56-ти лет. Илья Николаевич овдовел. Что тут скажешь... Утешение: внук, внучки, дети... Живут, хотя и порознь, но отнюдь не врозь...
Картины "разбежались" по галереям и музеям Караганды, Алма-Аты, Рязани, Кишинёва, Белгорода, Старого Оскола, по частным и офисным коллекциям Старого Оскола, Белгорода, Казани, Москвы, Болгарии, Польши, Финляндии, Германии, Швейцарии, Тайваня, США, Южной Кореи...
Но кое-что осталось - непродаваемое... И - создаётся новое... Просится на холст, к примеру, вид из окна пятого этажа новой квартиры по адресу: г. Старый Оскол, квартал Старая мельница, д. 9, квартира, - в которой...
ЖИВОПИСЕЦ МЕТАРЕАЛИСТ
ИЛЬЯ ХЕГАЙ
1.
Что, Илюша, ноша ли душа,
или окрылённая?..
Семизвездие небесного ковша -
наклоненно.
А тут и весна:
сголуба расплёскано лепестков -
тяжело несла,
полно.
Там примерно два столетия назад у межевой гранитной глыбы наследные владельцы соседствующих долин, янбан Хе Га и знатный не менее - ан Цай, распили однажды кувшинчик подогретой "рисовки" по поводу совместной удачной охоты, да и сговорились породниться, - "распри позабыв".
Там на пути в поместье жениха невеста Чань из рода Цай остановила слуг носильщиков и, выйдя из паланкина, повязала ветку искривленной ветрами вековой сосны традиционной шёлковой лентой - розовой - "на счастье".
Там она и повесилась, не выдержав похождений "с актрисульками" гуляки и транжиры мужа, утопив фамильные драгоценности в болоте и прокляв род Хегаевский - "до четвёртого колена".
Оттуда и разбежались в разные стороны стёжки-дорожки потомков.
Войны, сюзеренитет Китая, экспансия Японии, концессии, представленные Кореей западным державам.., - таковы на поверхности обстоятельства, в силу которых обеднел, захирел и рассеялся по белу свету род Хе Га, но причина тому всё-таки глубинная, метафизическая, - семейное предание гласит: проклятье Чань.
Сменилось три поколения.
Летом 1928 года в тогдашнем Дальневосточном крае РСФСР, между Владивостоком и Сучаном, на берегу бухты Чи-Мо-У залива Петра Великого Японского моря /132°12' восточной долготы, 43°15' северной широты/ в небольшом корейском посёлке на окраине городка Шкотово в семье переселенцев "из огня Кореи да в полымя России", у молодых супругов, 28-летнего Сун Чари Хегая, бывшего красного партизана, члена сельхозартели им. Лазо, и 20-летней Дык Си Ким, домохозяйки, родился первенец.
"Малец-удалец", - возвестил акушерка-повитуха.
Бабушка, глядя в окно на восходящее солнце, назвала: "Илюза".
Тут необходимо отметить, что с числом, месяцем и годом рождения Ильи Хегая путаница. Весной 1929 года ночью деревянный дом Сун Чари и Дык Си "неизвестно отчего" внезапно запылал. Спас и семью, и самого себя малец Илюза: обмочился и заплакал, мать пробудилась, успели выскочить: Сгорело всё: имущество, документы.., в том числе и "метрика" ребёнка.
По устному свидетельству матери Илья родился, "...когда в огороде зацветает тыква, и картошка становится величиной с куриное яйцо". При получении паспорта в Караганде в 1948 году время рождения записали произвольно: 20 сентября 1930 года; хорошо ещё не "32 октября", - бывало и такое: Поэтому "по паспорту" Илья Николаевич Хегай моложе себя на два года.
С именами - проще. За матерью закрепилось сперва в обиходе, потом официально созвучное Дык Си русское: Дуся. Отец Сун Чари /по колхозной справке, выданной в Шкотово в 1936 году, - Алексей/, прочитав отчество сына в паспорте: "Николаевич", - зачесал было в затылке, но соседи корейцы быстро утешили: "Не бзди, Лешка, вари самогонку, сё равно ты не партизана, а бандита, японский диверсант..," - и ничтоже сумняшеся "перекрестили" в Николая; а справку - спрятали; да её никто никогда и нигде не спрашивал...
После пожара уцелела печка. На прежнем фундаменте вместо бревенчатой избы отстроилась "всем миром" саманная мазанка под соломенной крышей, в которой прожили семь лет практически натуральным хозяйством, и - двуязычно: общаясь внутри семьи на корейском, вовне - на русском.
Отец редко бывал дома, по трудовой повинности находился то на промысле, то на сенокосе, то на уборке урожая, то на лесозаготовках артели, где за три года заработал мешок пшеницы и мешок гнилой картошки.
Мать и бабушка няньчили сына-внука и выращивали в огороде и в поле /благо - земли было вдоволь/ пропитание: кукурузу, просо, фасоль, сою, картошку, тыквы, кабачки, бобы, капусту, редьку, морковь, перец, горох, лук, чеснок.., - всё, что могло пойти в пищу и произрасти в Дальневосточном Приморье, где лето жаркое и влажное, осень коварна уносящими урожай наводнениями, зима относительно тёплая, а весна промозглая от ветров с холодного течения Ойя-Сиво, омывающего побережье; по-научному - муссонный климат.
Жили в трудах и безденежье, особой сытости не знали, но и не помирали с голоду. Илюза - "хочу все знать", "к каждой бочке затычка" - везде совал свой любознательный нос, получая подзатыльники и "пендали" за вездесущность и любопытство, путаясь у матери и бабушки под ногами в огороде и на кухне, присматриваясь, как и что растёт и зреет на грядках, где и что жарится-варится, и - как бы чего интересного и тем более вкусного не упустить...
Когда подрос, то кроме купания с мальчишками "до посинения" в прибрежных водах бухты, ныряния с камнем подмышкой за крабиками, жарения их на костре и загорания на песочной косе, появились обязанности. Мать навяжет пучков зелёного лука, - вот Илюза и катит корзинку на тележке к близрасположенному военному гарнизону, обменяет у интенданта лук на пару караваев ржаного хлеба, и - дома праздник.
С бабушкой с весны до осени - в тайгу за травами, ягодами, грибами, орехами... Помощничек мал, но глазом остёр и памятью крепок, - накапливал впечатления-знания: что, где, когда находить, как срезать, срывать.., как сохранять впрок - сушить, солить, квасить...
Осенью - сентябрьский ход лососевых на нерест. Ответственное и сугубо мужское дело - заготовка-ловля кеты и горбуши.
Отец на берегу реки Артёмки затаивался до поры у самого уреза в зарослях черёмухи. Сынок на верхотуре, на обрыве, маскируясь в листьях винограда, - не виден и не слышен, - "на шухере". Охранник "от браконьеров" вверенного ему участка русла, - верхом на белой лошади, - приметен издали. В манок утиным кряком мальчуган отцу сигналил: "можно". Сноровисто из пены переката крючком выхватывались несколько увесистых икрянок... И в обход, изюбревой тропой добытчики: один с наполненным мешком, другой трусцою следом налегке, - с оглядкой поспешали домой в посёлок.
Илюза подхихикивал над глупостью объезчика, - верхом на белой лошади, - не разумея, что специально таким вот образом и службу егерь исполнял, и позволял соседям запастись икрой и красной рыбой, - конечно же, не безвозмездно.
Десяток ходок приходилось сделать, чтобы кадку наполнить доверху пластами кеты вперемежку с нарезанной кружками редькой. Горбушу вялили, икру солили в шпоновом бочонке - отдельно.
К зиме в кладовке - тесно: тростниковые наполы, тальниковые корзины, берестяные пестери, картонные коробки, бумажные пакеты, матерчатые сумочки-мешочки, связки, снизки.., - содержимое их - огородный урожай и собранное в Уссурийских сопках и распадках: в большинстве своем - обычное съедобное, но кое-что и знаемое только бабушкой - целебное. В подвале-погребе - дубовые кадушки квашений-солений, закрома картошки, репы, свёклы, брюквы, редьки, моркови..; два копчёных окорока и фанерный ящик засоленного с перцем сала-мяса заколотого на покров кабанчика; особо - два бочонка с икрой и пряного посола селёдкой-иваси. На чердаке - рогожные кули с навяленной горбушей и корюшкой.
Мукою, солью и растительным маслом снабжал старший брат отца, профессиональный рыбак. В море с дядькой по малолетству Илюза не ходил, но во время путины ежевечерне на берегу встречал артельную лодку. Домой волок подарок: то гребешков, то краба, то омара, то трепангов, то лакомого осьминога...
Кстати, - о братьях отца. Старший - рыбак - разделил в 1937 году вместе с другими корейцами участь насильственного переселения с Дальнего Востока и умер в Караганде в возрасте 52-х лет от рака и ностальгии по водам Японского моря. Средний четырнадцатилетним удрал из дома на Дон к казакам, служил в Донском войске, вернулся в чине хорунжего с колчаковцами в Приморье, - высокий, с окладистой чёрной бородой, что редкость среди корейцев, мастер вольтижировки и рубки лозы саблей, - переметнулся на сторону красных, участвовал с большевиками против "своих" в одном из завершающих сражений гражданской войны при Волочаевской сопке; умер в возрасте 28-ми лет от ран и нервного истощения. Младший окончил в Шкотово русскую школу, хорошо рисовал, играл на различных музыкальных инструментах, сочинял стихи и песни; умер от тифа в возрасте 25-ти лет, уничтожив все свои рисунки и рукописи.
В 1935 году родилась сестрёнка Нюра.
1-го сентября 1936 года Илюза переименовался в Илью в связи с тем, что поступил в 1-й класс русской школы города Шкотова. Проучился один год и полтора месяца.
Здесь уместно процитировать выдержки из двух документов /ЦГАОР, фонд 5446, оп. 57/:
Сов. секретно
/особая папка/
ПОСТАНОВЛЕНИЕ № 1428 - 326сс
СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СОЮЗА ССР И ЦЕНТРАЛЬНОГО КОМИТЕТА ВКП/б/
21 августа 1937 года
О ВЫСЕЛЕНИИ КОРЕЙСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ИЗ ПОГРАНИЧНЫХ РАЙОНОВ ДАЛЬНЕВОСТОЧНОГО КРАЯ
Совет Народных Комиссаров Союза ССР и Центральный Комитет ВКП/б/ постановляют:
В целях пресечения проникновения японского шпионажа в Дальневосточный край провести следующие мероприятия:
1. Предложить Дальневосточному крайкому ВКП/б/, крайисполкому и УНКВД Дальневосточного края выселить всё корейское население пограничных районов Дальневосточного края...
2. К выселению приступить немедленно и закончить к 1-му января 1938 года.
...
Председатель Совета Народных Комиссаров Союза ССР - В. Молотов
Секретарь Центрального Комитета ВКП/б/ - И. Сталин
Сов. секретно
/особая папка/
ПОСТАНОВЛЕНИЕ № 1647 - 377сс
СОВЕТА НАРОДНЫХ КОМИССАРОВ СОЮЗА ССР
28 сентября 1937 года, Москва, Кремль
О ВЫСЕЛЕНИИ КОРЕЙЦЕВ С ТЕРРИТОРИИ ДАЛЬНЕ-ВОСТОЧНОГО КРАЯ
Совет Народных Комиссаров Союза ССР постановляет:
1. Выселить со всей территории Дальне-Восточного края всех оставшихся корейцев. Выселение провести в течение октября месяца 1937 года в порядке, установленном для первой очереди выселения.
...
Председатель СНК Союза ССР - В. Молотов
Управляющий делами СНК Союза ССР - Н. Петруничев
Всё совершилось быстро, беспощадно и подло. Власти дождались поздней осени, когда люди убрали урожай и подготовились к зимовке. До этого держали всех в неведении, вероятно, так подгадывали, чтобы присвоить летний труд целого народа, всего ведь не увезёшь... Да и не дали практически ничего взять с собой...
Утром 15-го октября 1937 года к подворью Хегаев подкатила "полуторка". Из кабины вышел некто в военной форме и огласил приказ: немедленно собираться, грузиться в машину, - на станции Озёрные Ключи ждёт эшелон. Заголосили женщины, собрались соседи...
Отца не было дома. Мать и бабушка увязали одежонку и постели в узлы, упаковали посуду, кухонную утварь, кое-какую еду, собрали в дорогу детей: Илью и Нюру: Некто в форме милостиво разрешил взять с собой семейный казан, в который изо всех сил вцепился Илья... Соседи, русские, собрали 300 рублей денег... Погрузили в кузов грузовика немудрящий скарб, забрались сами, некто в форме сел в кабину, - поехали...
На станции ждали подвыпившие отец и дядя. Перегрузились в "телячий вагон", указанный распорядителем-начальником. В один такой вагон помещали по нескольку семей... Вечером сформированный эшелон в сопровождении красноармейской охраны, - "защиты от народного гнева", - двинулся... Куда? Никто ничего не знал. Военная тайна.
Везли через всю Сибирь больше месяца. Маленькому Илье дорога запомнилась грохотом колёс, плачем сестрёнки, вонью горшков, долгими стояниями на каких-то неведомых безлюдных разъездах, бесконечными поисками воды и еды, боязнью потеряться, отстать от эшелона...
К пункту конечного назначения прибыли в середине ноября. Выгружаться было приказано на маленькой ж.д. станции в ста километрах от Караганды, в степи. Шёл снег. Впервые увидели верблюдов. Увидели казахов, одетых в полушубки, ватные халаты, в лисьи треугольные шапки: Поняли - край суров, и грядущее зимой без припасов, без надёжного жилья, в неизвестности, где и как зарабатывать деньги на прожитьё-пропитание - темно и безотрадно. Повеяло холодом, голодом, болезнями и смертью.
Конвой распределил привезённых корейцев по колхозам. Женщин и детей семьи Хегая временно разместили в юрте казахского села. Сун Чари /Алексею/ разрешено было "самоопределиться". Через две недели он, "скорешившись" с шофёром, 1-го декабря 1937 года пригнал в село грузовик. К вечеру перевёз мать, жену и детишек к постоянному месту будущего проживания на окраину Караганды.
Сверху из кузова в темноте на белом снегу различался автомобильный след и по обеим сторонам от него - ряды горизонтально расположенных на равном расстоянии друг от друга чёрных и светящихся прямоугольников. Грузовик остановился возле одного из чёрных прямоугольников, оказавшимся входом, ведущем вниз, вовнутрь зловонной землянки, полной блох и гнили, с земляным полом, с окнами в потолке. Засветили керосиновую лампу, затопили чугунную печку - "буржуйку" припасённым отцом хворостом, принесли вещи, поужинали, стали ночевать.
Утром огляделись: таких землянок, пристанищ торговцев, была целая улица - возле базара на окраине городка Горняков 3-го угольного разреза Сталинского района Караганды. Плоские дерновые кровли отстояли от уровня земли примерно на полметра. Бегая-резвясь, дети иногда проваливались ногой внутрь жилья...
В этой землянке пробедствовали двенадцать бесконечно долгих лет, до тех пор, пока не вырос Илья и сам построил собственный дом в соседнем Кировском районе Караганды.
Соорудили совместно с такими же спецпереселенцами из горбыля два сортира на всю улицу и стали жить-голодать: Сун Чари /Алексей/ скитался в поисках работы. Нигде не брали, обзывая японским диверсантом; случайно перехватывал рублей по двадцать в неделю с бригадой грузчиков корейцев на товарной железнодорожной станции.
Через год ему "крупно повезло": приняли землекопом в строительно-монтажный участок, затем удалось временно устроиться путеукладчиком на железной дороге, а в 1939 году оформили постоянно кочегаром на лесопильном заводе.
В 1938 году родилась ещё одна сестрёнка - Вера.
Осенью 1939 года Илья пошёл учиться снова в первый класс Карагандинской средней школы.
Временное полуголодное "благополучие" окончилось, и надежды выбиться из нищеты развеялись с началом войн: сперва - Финской, затем - Второй Мировой, Великой Отечественной.
Что только не предпринимали, чтобы спастись от всеуничтожающего голода... Пекли из чудом достававшейся муки и продавали пончики и пирожки, торговали семечками, просто побирались... После закрытия базара вечерами собирали на мусорках остатки овощей, капустные и свекольные листья, варили "бурду"... Только что не воровали: Родились один за другим и умерли во младенчестве четверо детей: два мальчика и две девочки... Чёрные кошмары голода перестали сниться Илье Николаевичу только в 1988 году.
Школу Илье пришлось бросить. Возобновил он учёбу после окончания войны в 1945 году, пойдя сразу в шестой класс.
Одновременно, ощущая тягу к рисованию и непреодолимую страсть стать художником начал заниматься в изостудии под учительством живописца Владимира Александровича Эйферта.
В узле, территориально именуемым Карагандинским угольным бассейном, пересекались тогда жизненные пути множества самых различных людей. Кроме коренных жителей, казахов и уйгуров, обитавших в соседних колхозах и совхозах, здесь "тянули срока" зэки Карлага ГУЛАГа, отбывала ссылку неугодная сталинскому режиму "гнилая интеллигенция", помирали от голода и болезней спецпереселенцы, рубали на шахтах уголёк "вольняшки", раздувая "пламя соцсоревнования", гонялись "за длинным рублём" вербованные, клубились по "малинам" и "хазам" уголовники всех мастей... Жирели "начальники", цвело "стукачество"...
Сошлись там и судьбы Ильи Хегая, будущего художника, и Владимира Александровича Эйферта, живописца к тому времени уже состоявшегося.
В. А. Эйферт родился в 1882 году в Саратове в семье обрусевшего поволжского немца колониста.
"Рождён во время грозы на берегу Волги под баржей-расшивой, омыт июльским ливнем..," - говаривал он сам, сдвинув неизменную тюбетейку на затылок лысой сферической головы, поблёскивая круглыми очёчками, клювя носом, и ставил любимую пластинку "Сады под дождём" Дебюси. "Болтун", - снисходительно улыбалась супруга Элизабет, разливая зелёный чай ученикам.
Окончил Саратовскую гимназию, учился в Петербурге в Академии художеств, в Будапеште в знаменитой школе живописи Ашбе; в 1918 году "примкнул" к большевикам, служил в Москве в экспертной комиссии наркомата просвещения, в отделе живописи; в середине 20-х годов командирован Луначарским в Западную Европу для отбора и закупки полотен художников второй половины 19-го и начала 20-го века; объездил Италию, Испанию, Францию, Германию..; отозван в Москву "в связи с обострившейся международной обстановкой" и в 1940 году "по национальному признаку" вместе с акварелистом Фонвизиным и театральным художником Гамбургером сослан в Казахскую ССР; определён на жительство в деревню Пушкино, где завшивел в прямом и в переносном смысле, и по ходатайству И. Эмм. Грабаря распоряжением "сверху" переведён в Караганду и назначен руководителем изостудии при клубе шахты им. Кирова.
Здесь-то и встретились мастер-учитель и мальчик-ученик.
Эрудит, носитель культуры Запада и жаждущий желторот, таящий в себе генофонд культуры Востока.
Разглядел ведь многоопытный "немец" в несмышлёныше "корейце" потенцию... Сумел взрастить росток...
Наряду с другими в изостудии занимались пятеро "фанатов", не жалевших ни сил, ни времени, ни здоровья для овладения "секретами мастерства"; среди этих пятерых выделялся Илья Хегай, особо отмеченный В.А. Эйфертом тем, что при уходе на пенсию передал руководство изостудией "по наследству" ему - выпускнику.
Учитель на студийцев "не давил авторитетом", всячески поощрял самостоятельность, приучал к чтению, рассказывал о старых мастерах, о современной живописи и, главное, призывал смотреть и видеть - работать и работать...
Только ежедневными упражнениями, говаривал он, преодолевается скованность перед белым листом бумаги перед белым холстом. На жалобы Ильи: "Не получается," - усмехался: "Это капризная дама Живопись глаголит: ты за мною, мальчик, не гонись"... Успокаивал: "Терпение, мой друг, терпение. Всему своё время. Работай".
Ученик старался - без праздников, без каникул... С утра - занятия, после, обедая на ходу пирожками, - на этюды до пяти-шести вечера; дома заставлял позировать родственников и знакомых; ночью штудировал историю искусств и анатомию; спал по три-четыре часа в сутки...
Удивлялся по прошествии сорока лет, глядя на ученические этюды: "Откуда только силы брались, ведь чтобы это засохшее дерево написать, десять километров протопал по жаре пешком... Сейчас бы так не смог..."
В 1947 году корейцам разрешено было перемещение в пределах Казахской ССР. Илья, решив подзаработать, чтобы поехать учиться в Алма-Ату, устроился забойщиком на Май-Узекский рудник, где шахтным способом возобновили после войны прерванную ранее добычу золота. Помахав четыре месяца кайлом в сверкающих блеском "богатства" кварцевых разломах и надышавшись силиконовой пылью, подался на более "перспективный" в смысле заработка вольфрамовый рудник им. Джамбула, в шахте которого приобрёл ревматизм.
Осенью 1948 года, скопив денег на дорогу, поступил в Алма-Атинское театрально-художественное училище, откуда, не выдержав голодухи, вернулся через два года в Караганду в родительскую землянку, в изостудию Эйферта и, несмотря на предостережение суеверной бабушки, женился на 19-тилетней Раисе Цай, которая ждала от него ребёнка.
Живя пока у родителей жены, Илья приступил к строительству своего первого собственного дома на выделенном горисполкомом участке.
Делал почти всё сам. На фундаменте из бутового камня связал скобами из брёвен, бывших опор ЛЭП, каркас и стропила; из шпал б/у, вставляемых стоймя в пазы между верхними и нижними брёвнами каркаса, набрал стены; плахами - разрубленными вдоль стойками шахтной крепи - настлал потолок и вывел перегородки; внутри и снаружи крест-накрест обил стены и потолок дранкой, обмазал-оштукатурил глиной с сеченой соломой, побелил; чердак засыпал шлаком... Денег не было. Стройматериалы "доставал" на железной дороге и на угольной шахте. Обрезные доски на пол, горбыль, шифер и рубероид на кровлю своровали друзья отца на лесопильном заводе. Оконные рамы, стёкла, коробки и полотна дверей заказывал "в частном порядке", рассчитываясь чрезвычайно популярными в то время "коврами" с русалками и лебедями, намалёванными на бязи масляными красками по трафарету. Отец помог сложить печь.
Дом получился добротным: прочный, тёплый и сухой, - "как сундук".
Уму непостижимо, каким образом Илья, причём - ежедневно! выкраивал время на живопись... И в 1952 году пришёл первый успех: отобрана была худсоветом на республиканскую выставку в Алма-Ату работа И. Хегая под названием "Слёзы Кореи" - портрет жены Раисы Александровны. Посмотрев на обрамлённую для показа картину, Эйферт удовлетворённо поднял правую бровь; бабушка рекла: "Чань..."
В 1956 году Илья Николаевич принял от Владимира Александровича Эйферта, ушедшего на пенсию, руководство изостудией. В 1957 году, получив "чистый паспорт", позволяющий "свободное перемещение корейцев в пределах Советского Союза", он сразу же предпринял попытку поступить в Москву в художественный институт им. Сурикова, не прошёл "мандатную комиссию" и в том же году поступил в Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры им. Репина, но вскоре зимой 1958 года вынужден был бросить учёбу, так как из-за сырого ленинградского климата обострился ревматизм. Вернулся в Караганду и начал работать в Карагандинском художественном фонде.
В 1960 году - череда смертей. Умер от сердечной недостаточности Сун Чари - Алексей - Николай, отец Ильи, не дожив месяца до шестидесятилетия. На 78-м году жизни скончался Владимир Александрович Эйферт. После его смерти осталось около семидесяти картин, написанных мастером в разные годы. Неизвестно доподлинно, где они сейчас; видимо, - в Караганде... В возрасте 86-ти лет умерла бабушка Ильи, ничем не болея, - угасла. Перед смертью поведала внуку, что на нём должно закончиться действие родового проклятья Чань, если..: "Писи, Илюза, картинки, бойся Цай...".
Непродолжительная "оттепель" начала 60-х принесла И. Н. Хегаю неоднократные приглашения участвовать в республиканских, ретроспективных, передвижных и международных выставках художников Казахской ССР, и - похвалу сподвижников.
На открытии передвижной выставки изобразительного искусства Казахстана в краеведческом музее Казани перед холстом, где под изгибом арки-шеи буланого коня на якобы траве мать умиротворённо кормит грудью младенца, подписанным: И Хэ 56, - волгарь, замечательный живописец Алексей Аникеёнок высказался искусствоведам и журналистам примерно так:
"Отверст эпифизом художник, - право, как не назови, платоновски, или библейски: эйдосу ли серафиму, - вестнику-посреднику, поэтому и может он быть избранным хотя б одной из дочек Мнемозины для психейного соития, ведь бабочке нектар необходим, растенью - опыление... восчувствовал, зачал и сотворил картину автор, - вот и Муза понесла и родила...".
В 1962 году Илья Николаевич перевёлся работать в филиал художественного фонда в город Темир-Тау, расположенный в сорока километрах от Караганды, получил там в аренду мастерскую; несколько его полотен были закуплены Алма-Атинской картинной галереей; нужда отступила; семья: мать Дык Си, две дочери Лора и Нона, сын Владимир и жена Раиса, - остались в Караганде.
Видя "шикарную" житуху приверженцев соцреализма, супружница Раиса иззавидовалась, то есть овладела ею банальная бабья алчность. Расчётливо играла на отцовских чувствах. Конечно же, не понимала, что не прощает Живопись измены, но Илья-то знал и устрашился: безо всяких предсказаний гадалок чуял, куда ведёт халтура соцзаказа на потребу "системы", - ведь это не "ковры" периода постройки дома. Худфондовское жалованье позволяло сводить концы с концами, да и картины, хоть изредка, но - продавались...
В 1967 году после персональной выставки в Алма-Ате /пятьдесят работ: живопись, графика/ Илья Хегай был принят в Союз художников СССР. В том же году на творческой даче СХ в Паланге он познакомился с известным живописцем Виктором Попковым. "Полёт души," - сказали одновременно оба, глядя на облако. И - подружились. Совершенно разные - характерами, судьбами, манерою письма... И дружба эта не прерывалась вплоть до трагической гибели В.Е. Попкова 12 ноября 1974 года.
В декабре 1968 года сорокалетний Илья Николаевич, приглашённый художником Кимом на юбилей своего брата, познакомился с двадцатилетней красавицей Татьяной, дочерью юбиляра Дюк Сена /Дмитрия/ Кима, переселённого в Казахстан из Сучана Дальневосточного края.
Разрыв с первой женой был мучителен и труден. Трое детей: Раиса Александровна дала согласие на развод лишь через семь лет, когда детям Ильи Николаевича и Татьяны Дмитриевны, сыну Диме исполнилось шесть лет, а дочери Наташе - три года.
Так они и жили... Илья - в мастерской в ежедневных трудах перед холстом, ублажая капризную даму по имени Живопись, Татьяна - у родителей.
В 1969 году Илья Николаевич Хегай получил официальное приглашение от председателя Рязанского отделения Союза художников РСФСР, монументалиста Владимира Иванова переехать на жительство в город Рязань с гарантией предоставления мастерской и квартиры. Радостно поверив "бумаге", Илья немедленно выехал /пока один/ из Темир-Тау в Рязань и три с половиной года маялся в мастерской, в которой негде было повернуться, надеясь вот-вот получить обещанную квартиру, чтобы перевезти туда новую семью.
Работал несмотря ни на что, вопреки всему; участвовал в областных и передвижных выставках Рязанских художников; три его картины были приобретены Рязанским художественным музеем.
Татьяна по-прежнему жила у родителей в Темир-Тау, иногда навещая Илью в Рязани; иногда Илья навещал Татьяну в Темир-Тау.
В 1973 году, оценив бедственное положение друга и не представляя способов получении жилья в Рязани, Виктор Попков посоветовал Илье переехать в другое место, в какой-нибудь подмосковный городок, или ещё куда-нибудь, например, в Оренбург, или Вологду... В конце концов выбрали город Кишинёв - столицу Молдавской ССР, т.к. у Попкова там имелись надёжные друзья художники, а у Хегая в Кишинёве проживала сестра Нюра, перебравшаяся туда из Караганды в 1972 году, то есть на первое время было у кого остановиться.
Виктор Попков написал рекомендательные письма молдавскому художнику Михаилу Греку и члену правления Союза художников Молдавской ССР Вячеславу Обуху, и Илья Хегай, долго не раздумывая, заручившись согласием Татьяны, которой было всё равно куда, лишь бы - поскорей, двинул с чемоданчиком и рекомендательными письмами Попкова в столицу Молдавии, в город Кишинёв.
Михаил Греку сразу покорил Хегая теплотой приёма, простотой общения, причудливостью биографии и происхождения, богатством разносторонних знаний, своеобразием живописи... Илья почувствовал перед ним себя учеником, но уверенным в своих силах и готовым в будущем "посостязаться"...
Обух и Греку помогли Хегаю устроиться преподавателем рисования в среднюю школу, чтобы он смог "оперативно" получить участок под застройку на окраине Кишинёва и имел льготы при "выписке" стройматериалов.
Сперва гостя у сестры, затем снимая частную квартиру, Илья быстро построил на выделенном участке времянку и, поселяясь в ней, приступил в 1973 году, желая обосноваться в благодатной Молдавии "навсегда", к строительству второго собственного дома по собственному проекту.
Воображение создало в мыслях и на бумаге, желание, опыт и руки воплотили замысел через пять с половиной лет в "капитальный" двухэтажный особняк, или как теперь говорят, - "строение в двух уровнях" общей жилой площадью 160 кв. м. со светлой просторной мастерской на втором этаже, с холлом и камином, с подвалом, множеством подсобных помещений внутри двора, с водопроводом и канализацией, с водяным автономным отоплением... На приусадебном участке - огород и плодово-ягодный сад, небольшой виноградник...
Конечно же, строительство сказалось на занятиях живописью. Илья Николаевич работал не так интенсивно, как хотелось бы, как раньше. Принял участие лишь в одной республиканской выставке художников Молдавии в Кишинёве в 1974 году. Но много давало ему сближение и общение с Михаилом Григорьевичем Греку, старшим его по возрасту, оригинальных философских воззрений, знающем многие европейские языки, великолепным мастером цвета и формы.
"Рисуешь ты, Илюша, здорово! - говорил он Хегаю, - пора бы уже и разучиваться: Как там у математиков... есть канонические формулы, но есть и функции, заданные в неявном виде...".
Под влиянием Греку некоторая "графичность" прежних живописных работ Хегая уступила место "чистой колористичности", где он "нашёл себя" - способ "неявного" преображения натуры-дуры через чувство и разум в картину, в двухвитковую спираль врождённой интуиции и благоприобретённой логики, в "веленье Музы".
В 1976 году наконец-то был оформлен развод с Расой Александровной Цай, наконец-то был официально зарегистрирован брак Ильи Николаевича и Татьяны Дмитриевны; семья собралась не только под одной крышей дома, но и под единой фамилией - Хегай. Сын Дима /Дмитрий Ильич Хегай/ пошёл учиться в первый класс средней школы.
Весной 1979 года Илья Хегай получил телеграмму от Николая Жирнова, члена Союза художников СССР, который в 50-е годы занимался вместе с ним в изостудии Эйферта в Караганде, с приглашением приехать в гости в город Старый Оскол Белгородской области, куда бывший одностудиец "перевёлся" из Казахстана. Заинтригованный Илья Хегай приехал и узнал, что здесь, в Центрально-чернозёмной зоне РСФСР, между Воронежем, Курском и Белгородом, на самом высоком месте Среднерусской возвышенности ведётся разработка одного из богатейших месторождений железной руды Курской магнитной аномалии и строится Оскольский электро-металлургический комбинат с применением новейшей технологии бездоменного производства стали. Бывший уездный городок Старый Оскол, возникший около четырёхсот лет назад на пересечении торговых путей феодальной Руси, разрастался в индустриальный город, и местные власти, не желая отстать в культурной жизни от соседних областных центров, имея в перспективе рост жителей до семисот тысяч, возжелали организовать в Старом Осколе филиал Белгородского художественного фонда, для чего необходимо было "воспитать у себя", либо пригласить "готовых" извне, как минимум, шесть членов Союза художников СССР.
Илье Николаевичу Хегаю было вручено официальное письмо-приглашение за подписями председателя горисполкома и секретаря горкома КПСС с гарантией получения квартиры и мастерской в течение трёх месяцев со дня приезда в город "покорителей КМА".
Илья возвратился из гостевой поездки в Кишинев раздираемый противоречивыми чувствами. С одной стороны: только что налаженный быт в кругу семьи в собственном доме, обогащающее общение с Михаилом Григорьевичем Греку, виноградная солнечная Молдавия; с другой стороны: молодой развивающийся город, собравший строителей Сибири, металлургов Урала, горняков Казахстана.., возможность обрести благоустроенную мастерскую и квартиру "со всеми удобствами", перспектива создания "своего" худфонда...
Для Татьяны Дмитриевны государственная квартира была решающей на чаше весов сомнений, и она согласилась на переезд. Интуиция художника подсказывала Илье Николаевичу на необходимость "крутого поворота", может быть, последнего, решающего в поиске "места под солнцем".
Магнитная аномалия притягивала...
Переехал сперва один. Проживал в комнате двухкомнатной квартиры "с подселением". Временно в качестве мастерской выделили "халупу". Чиновники из горкома и горисполкома сразу "потухли", когда от разглагольствований и пламенных обещаний пришлось приступить "к делу". Но бросать начатое на половине пути не хотелось, место и люди безотчётно нравились, и после "обивания порогов" через девять месяцев и мастерская, и трёхкомнатная квартира в микрорайоне "Рудничный" всё-таки были получены.
Продали кишинёвский дом-коттедж и в декабре 1979 года всей семьёй перебазировались в город Старый Оскол. Встретили новый 1980 год на Белгородчине, чокаясь Молдавским вином.
Сменились властьимущие, уехал поближе к столице в Орехово-Зуево Московской области, поменяв квартиру, Николай Жирнов, погасла-развеялась идея создания филиала Белгородского худфонда в Старом Осколе... Может быть, и к лучшему...
Водораздельная холмисто-овражная лесостепная окрестность с истоками в разные стороны речек Сейма, Тима и Оскола, поля, сады, заповедник "Ямская степь" с доледниковой реликтовой растительностью, чёткая смена времён года средней полосы России, старинность и современность, лица, облик приезжих и коренных жителей.., - все это как нельзя лучше, "равновесно" совпало с зенитом возраста художника. Время поиска уступило поре воплощения. Свивались воспоминательные и свежие впечатления, снились цветовые композиции: этюды, пейзажи, портреты, натюрморты.., - мольберт не пустовал.
В июле 1981 года из Караганды - телеграмма, - горестная весть о трагической гибели от ножа уголовника старшего сына Владимира.
Возвратясь с похорон, Илья Николаевич написал картину "Волк" - красно-жёлто-чёрное вопиющее существо.., - боль утраты дорогого и близкого...
Посетителям в мастерской - всегда радушная доброжелательная встреча, показ картин и разговор об искусстве, о чём же ещё... "Труд, мастерство, виртуозность, профессионализм абсолютно необходимы, без них - никак и никуда - "безполезняк", но сверх того ещё и - чувство: Не имеешь ничего внутри себя, ничего и не получится," - говорил Илья пришедшим научиться "секретам" и "приёмам"...
"...Две стихии столкнулись - земная и звёздная..," - написала об И. Н. Хегае поэт Лира Абдуллина в стихотворении под названием "В мастерской художника".
В 1985-86 годах состоялись две персональные выставки, одна в Старом Осколе, другая в Белгороде. Было представлено пятьдесят работ разных лет. Появились публикации в газетах, вышло два каталога со вступительными статьями искусствоведа В. Черкашина и заслуженного художника РСФСР А. Мамонтова. Три картины приобрёл Старооскольский и одну Белгородский художественные музеи.
Завершая серию великолепных полотен, прообразами которых явились церкви Старого Оскола, Илья Николаевич в конце зимы 1987 года создал изумительную картину "Храм" - белый на белом, с вратами, древом и золотыми крестами, засверленными в белую высь... "Больше ничего не пиши", - сказал ему приятель художник Валерий Осышный; бросил пить и ушёл в монастырь.
В 1988 году умерла мама Ильи Николаевича Дык Си /Дуся/ в возрасте 80-ти лет на руках у внучки Лоры, старшей дочери Хегая от первого брака. Похоронив бабушку, она переехала в Старый Оскол к отцу.
К этому времени сын Дима поступил в Воронежский институт искусств на духовое отделение по классу кларнета, дочка Наташа - на музыкальное отделение Старооскольского педучилища, дочка Нона вышла замуж и родила Катюшу, сделав Илью Николаевича дедом. Всех обихаживала мудрая Татьяна Дмитриевна - жена, мать, бабушка.
Строительство Оскольского электро-металлургического комбината, поставку техдокументации, оборудования, монтаж и эксплуатацию генподрядно курировала западногерманская фирма "Krupp", суподрядно - шведы, финны и японцы.
В мастерскую художника Ильи Хегая зачастили иностранцы.
По инициативе переводчиц: Татьяны Максимовны Бергер, родившейся в 1920 году в Ростове-на-Дону и вывезенной в грудном возрасте немцем папой и русской мамой в Германию, и Валентины Сергеевны Болотских /Старыгиной/, окончившей институт иностранных языков в Горьком и проработавшей до приезда в Старый Оскол пять лет в ГДР, - возникла идея показать картины И. Н. Хегая в Германии.
И вот под эгидой муниципалитета города Зальцгиттера, земля Нижняя Саксония, в помещении атриума ратуши Зальцгиттера-Либенштедта 4-го августа 1991 года состоялось открытие выставки "Ilja Hegaj ein Künstler aus Staryj Oskol", продлившейся до 25.08.1991 г.
На вернисаже искусствовед доктор Бродер-Найнрих Христиансен озвучил термин духовидца Даниила Андреева из его книги "Роза Мира": "Материализм". Илья засмеялся: конечно, в рамках - не мертвяки, но пусть не пугаются, в этих полотнах - добрая сила. Он ещё в юности легко "переболел" всяческими "...измами" под присмотром Эйферта, который неустанно повторял: "Учитесь у старых мастеров, и - делайте по-другому...".
"Папа, разве можно это купить, - воскликнула одна девушка-зрительница, - Это же музейные картины!"
В августе 1992 года при спонсорском обеспечении акционерного общества "Осколцемент" в г.Химки Московской области с успехом прошла персональная выставка-продажа картин И. Н. Хегая: было представлено 80 полотен. По рекомендации научных сотрудников Государственной Третьяковской галереи коммерческий банк развития "ПРОМРАДТЕХБАНК" закупил четыре: "Лик эпохи", х. м. 120х80, "Дыня", х. м. 70х82, "Яблоки", х. м. 65х70, "Осень", х. м. 70х60.
Выставку посетили представители посольства Южной Кореи.
В результате по личному приглашению президента Южной Кореи Илья Николаевич съездил в числе делегатов от России на симпозиум Всемирной Ассоциации корейцев в Сеул. Старооскольский язык, на котором разговаривали его бабушка, отец и мать, никто не понимал. Смог он пообщаться без переводчика только с потомком эмигрантов, приехавшим из Бразилии. Всё - чужое. "В душе не шевельнулось ничего". Идея выставки на исторической родине "засохла на корню". Повсюду засилье бизнеса и политики; некому и некогда возиться с перевозкою холстов за тридевять земель. Погостевал - вернулся.
А в Старом Осколе сын Дмитрий Ильич, окончив Воронежский институт искусств, женился; жена его, родив, отказалась от ребёнка, и дедушка Илья с бабушкой Татьяной выкармливали младенца-внука искусственно, и - выняньчили, и воспитали; Сейчас отроку Илюшке уже 16 лет; подрастают его сводная сестрёнка Яна и двоюродная - Танюшка, дочка тётки-мамы Натальи Ильиничны.
Татьяна Дмитриевна умерла от рака 14 февраля 2004 года в возрасте 56-ти лет. Илья Николаевич овдовел. Что тут скажешь... Утешение: внук, внучки, дети... Живут, хотя и порознь, но отнюдь не врозь...
Картины "разбежались" по галереям и музеям Караганды, Алма-Аты, Рязани, Кишинёва, Белгорода, Старого Оскола, по частным и офисным коллекциям Старого Оскола, Белгорода, Казани, Москвы, Болгарии, Польши, Финляндии, Германии, Швейцарии, Тайваня, США, Южной Кореи...
Но кое-что осталось - непродаваемое... И - создаётся новое... Просится на холст, к примеру, вид из окна пятого этажа новой квартиры по адресу: г. Старый Оскол, квартал Старая мельница, д. 9, квартира, - в которой...
ЖИВОПИСЕЦ МЕТАРЕАЛИСТ
ИЛЬЯ ХЕГАЙ
1.
Что, Илюша, ноша ли душа,
или окрылённая?..
Семизвездие небесного ковша -
наклоненно.
А тут и весна:
сголуба расплёскано лепестков -
тяжело несла,
полно.
Старооскольский художественный музей, 2008
К 80-летию со дня рождения художника
